Армейские воспоминания (1988-90 гг.)

2004 г.

Власов Евгений г.Москва

"САМЫЙ ПЕРВЫЙ ДЕФОЛТ".       "Призвали меня после сессии 2-го курса в 1988 г., а отпустили назад тоже после сессии, но уже Верховного Совета СССР в 1989 г. Ну из недослуживших я, студент!       Так вот, кто помнит – время тогда не поспевало за событиями, события за героями, а зарплата и за теми и за другими. В общем, «чтоб ты жил в эпоху перемен», как говорят китайцы. Мы уходили в армию под звуки XIX Партийной конференции (в прямом смысле, на сборном пункте транслировали), служили с комсомольскими значками на груди – а когда вернулись, я не нашел в альма-матери комитет ВЛКСМ! Он испарился, вместо него было Совместное Предприятие!       Это отчасти в ответ на то, что, мол, чего парень убивался про стертые записи старых рокеров. Мол, пошел – и записал. Э, нет. Это в 1990-м уже было пошел и записал. А в 1988 – за это еще могли из комсомола турнуть. Да и где их найти? Вот и убивался человек про самое дорогое, безнадежно потерянное.       Хотя… Хм, самое дорогое! Он еще не знал, что такое самое дорогое.       А что самое дорогое у солдата? Гусары, молчать! Я имею в виду из имущества? Конечно, правильная дембельская форма со всеми возможными и невозможными значками. И если форму сделать можно собственно- или духо-ручно, то значки… Их бережно и заботливо коллекционируют. Их обменивают. Их покупают. Их порой воруют, вернее, пользуются тем, как их про… теряют другие. Ими с будущим дембелем расплачиваются за товары/работы/услуги. А человек, имеющий доступ к их источнику, становится просто Рокфеллером. Потому что он может себе купить все, поменяв имеющиеся у него излишки значков на всеобщий эквивалент, в нашем случае польские злотые, или «панские» на диалекте СГВ. Все по Марксу, «Капитал», первый том.       Но была еще одна категория предметов в те далекие уже годы, которая ценилась даже дороже значков. Что значки – кто их не видел? Даже «Гвардия», даже «Первый класс», даже (не дай бог!) 100 прыжков с парашютом. На заре капитализма служивый люд уже начинал понимать, что не значки являются лучшим вложением капитала, а то, чего простой народ никогда еще не видел и за что он (народ) будет платить ну просто сверхприбыли.       Маленькое отступление. Кто пережил – тот помнит. В СССР секса не было. По крайней мере до 1989 года. А в маленькой, но гордой Польше – был уже в 1988-м! И свидетельством тому являлись шикарные плакаты формата А0 (газета «Правда» в развороте) С ГОЛЫМИ БАБАМИ!!! Привезти это домой да продать соседским мужикам – вот главная цель, которую себе поставили бойцы, собиравшиеся на дембель весной 1989-го. Тем более, что из агентурных сведений, присланных предыдущим дембельским эшелоном, эффект от операции трудно себе вообразить, и тем более посчитать.       Однако, приобретение товара для будущего «импорта» не было таким уж легким делом. Советский солдат за рубежом в увольнения не ходит, по магазинам не шляется, а за самоволки разбирается не со старшиной, а с особистом. Поэтому вожделенные бабы покупались при посредничестве немногочисленных доверенных гражданских, т.н. «служащих СА». И где-то ближе к приказу у будущих дембелей скопились изрядные запасы этой наглядной агитации и пропаганды онанизма.       Особо усердствовали два лица урюко-таджикской национальности, один по имени Федя, а другой Толик. Настоящих имен не знал никто, даже ротный писарь, поскольку выучить тридцатибуквенную похвалу Аллаху не могли и сами фигуранты. Так вот, Федя с Толиком, с особым цинизмом обобрав духов из учебного взвода после очередной получки, осознали, что на покупку очередной партии товара не хватает. И сильно. А гонец с воли уже пришел, и того гляди унесет изображения обратно в ночь, где реализует их по спекулятивной цене другим страждущим.       И тогда, как когда-то Рокфеллер на Лондонской бирже, наши герои принимают решение: ПРОДАТЬ ЗНАЧКИ. По демпинговым ценам. Черпакам!!!!       Транзакция совершена, плакатные девки переходят в собственность к новым хозяевам, значки заботливо прячутся обалдевшими от счастья черпаками…       Как уже говорилось, время тогда бежало быстро, а события еще быстрее. И если осенью 1988-го за «Рембо», показанного соседу дома на видаке еще могли даже посадить, то весной 1989-го этого же «Рембу» уже показывали в открытую в легальных видеосалонах.       В один солнечный день некто из наших вернулся из отпуска. И подобно вестнику Апокалипсиса принес известие, за которое предки Толика и Феди снесли бы ему бошку ятаганом.       «Мужики! – чуть не плача, говорил он. – Этого (палец на плакат с сиськами)… там (палец на восток) – УЖЕ НАВАЛОМ!!!!»       А вы говорите, дефолт…" "Ласковый МАТ".       "1988 год был ознаменован, помимо прочего, двумя событиями: появлением на просторах СССР группы "Ласковый Май" и моим уходом в Армию. И если первое событие имело огромное значение для всей последующей истории нашей Родины и ее попсы, то второе было не столь глобальным, хотя и ощутимым лично для меня.       События, правда, происходили в обратном порядке. Сначала, после успешно сданной досрочной сессии за второй курс, я присоединился к защитникам завоеваний социализма на северо-западных его рубежах (Северная группа войск, г. Свидница. Польша). И уже потом, ближе к осени с далекой Родины до нас стали доходить о гениально-восхитительном творчестве очаровательных детдомовцев.       Вся беда была в том, что никто из нас их не видел и не слышал. Нет, возможно, они уже как-то и появлялись до нашего ухода в армию. Но в студенческой среде, из которой и состоял в основном наш призыв, как-то было не принято слушать что-либо легче Deep Purple. По телевизору "ЛМ" еще не показывали, да и телевизор мы видели чаще выключенным либо с программой "Время" или "Служу Советскому Союзу" внутри. Ну а магнитофоны - какие, извините, магнитофоны в учебке на самых рубежах социализма?       Но земля полнилась слухами, стали появляться публикации в газетах, короче, постепенно мы все же получили представление о сути и содержании творчества А.Разина и его сотоварищей.       Из старых рокеров никто не блевал только благодаря скудости пищи в столовой. Сравнение с "Ласковым Маем" становилось худшим из ругательств. И вдруг... Старинное здание нашей части, построенное еще немцами до Второй мировой, пережившее эту войну, штурм Свидницы каким-то из Белорусских фронтов, военное положение в ПНР 1981-83 гг., Солидарность, а также множество парко-хозяйственных дней - доброе наше здание содрогнулось и, похоже, дало трещину. Такого матерного рева, смешанного с нецензурными рыданиями, никто раньше не слышал. Ревел и бился в конвульсиях курсант N, студент из Москвы, 190/90/150, где 150 - объем бицепса ?. Как у классика, "поспешили солдату письмо передать".       Нежная и далекая подруга... Нет, она не изменила, не вышла замуж и не поменяла пол. Просто на дворе был еще 1988 год, железный занавес еще не упал, и рок-концерты на стадионах еще не стали реальностью. Просто любимая сообщала воину, что, мол, "Я СТЕРЛА ТВОИ ЗАПИСИ PINK FLOYD, URIAH HEEP и IRON MAIDEN и записала на освободившиеся кассеты ВСЕ ПЕСНИ ЛАСКОВОГО МАЯ!" "ПОХИЩЕНИЕ В ЕВРОПЕ".       "Утром на учения. Промозглая польская осень забирается за воротник шинели. Подобие ужина с грохотом болтается по желудку. Вещмешок с сухпаем за спиной.       «Через Красный Городок*?» - «Нунах! Руками еще махать… По «панщине**»!!»       Группа писарчуков составила подобие строя и двинулась в обход крепостной стены Красного Городка в родные пенаты – штаб Северной группы войск.       Польша. Свидница. Ноябрь 1988 года. До триумфальной победы Солидарности остается еще полгода. До дембеля – полтора… До выезда на учения – ночь. За эту ночь надо склеить кучу карт, все сложить-собрать, и еще поспать бы…       - Эй, савецкий! Спитшки машь? – три силуэта подпирают друг друга. Тепленькие. Лет по тридцать. Им весело, чего бы не до@#$ться до русских «оккупантов» с глупыми вопросами. И почему полякам кажется смешным просить у русских спички? Только потому что по-ихнему это с п#$дой созвучно? Так наши же об этом не знают, потому и не смеются. Наши вообще не знают польского... Диву даешься: несколько лет прожить в стране и не выучить ни «здрастьте-досвиданья», ни «спасибо-пожалуйста».       - Хей, русский, дай пану спитшки!       - Spierdalaj, pan, nie mamy wlasnie czasu! Nie widzisz, w sluzbie jestesmy!*** – ах, как люблю я польский язык! Даже когда в жопу посылаешь, все равно - с каким шляхетским достоинством это звучит! Как приятно наблюдать состояние тихого шока собеседника, когда советский солдат говорит языком Мицкевича и Пруса почти без акцента…       - Ale... Coz powidzalesz?       - Mowilem, ze nie mam wlasnie ani czasu ani zapalek. Ciesc!****       Легкий ступор. Один из троих взаимноподпертых – явно трезвее остальных и потому пытается соображать. Те двое улыбаются исключительно собственным пьяным мыслям. Однако мыслительный процесс достигает апогея.       - Ты – это по-польски говоришь? – спрашивает он уже не на коверканном русском, а на родном.       - А ты разве не слышишь? – так же по-польски отвечаю.       - Эй, ребята! Этот парень говорит по-польски также как мы с вами! – сквозь привычную внешнюю неприязнь к «оккупантам» пробивается сначала удивление, а потом радостное, совершенно славянское дружелюбие.       Двое подпирающих согласно кивают, поскольку в звучании родной речи для них нет ничего удивительного.       - Тебя как зовут?       - Женя… Эугениуш.       - Здорово! Меня – Рышард. Выпьешь с нами?       - Не, брат, мне на службу…       - На, закури! – мне суют пачку довольно говенных местных сигарет, но все же лучше «Примы». Сам не курю, пацанам пригодится.       Мы уже братаемся с моим новым польским другом. Мы уже поем «Kolorowe jarmarki» и «Niech zyje wolnosc!»*****. Вконец обалдевшие мои коллеги-писаря мягко намекают на необходимость пойти поклеить карты… Меня не отпускают, нежно облапив в нетрезвом дружеском объятии.       Пьяные мозги, как известно, рождают намного больше оригинальных идей, нежели трезвые. Внимательно осмотрев меня мутнеющим взором, друг Рышард изрек:       - А ведь ты – поляк. Самый настоящий поляк!!! Курвы советские, забрали парня в свою армию! – возопил он и погрозил кулаком кирпичам Красного Городка. – Мы должны тебя спасти! Мы тебя украдем!       «Здрасте-приехали!» - подумалось, - «Вот особист-то обрадуется моему чудесному спасению из рядов Советской Армии! Надо валить…»       - Знаешь, друг, давай завтра, а?       Я медленно отдаляюсь от качающейся троицы, машу рукой на прощанье – и наш импровизированный строй скрывается за углом кирпичной крепостной стены. Из-за угла нестройными пьяными баритонами доносится песня: «Тьомная нотш, толко пули щвищтьят по щтьепи…"       Примечания:       * Красный Городок – основная резиденция советских войск в г.Свиднице. Целый квартал мрачных зданий, похожих на замки, выстроенных еще немцами из темно-красного кирпича. Вокруг стена с колючкой, на входах-выходах КПП, внутри патрули… Даже интересно, снесли все это или еще нет?       ** «панщина» – на наречии советских воинов вся остальная территория Польши, не обнесенная советской колючкой. Идти по ней красным воинам не рекомендовалось, но во-первых быстрее, во-вторых – без проверок документов, отданий чести и прочих тягот воинской службы. И воздух свободы…       *** «Шел бы ты в жопу, дружище, времени нет! Не видишь разве, мы на службе»       **** - Но...Ты что-то сказал?       - Я сказал, что нет у меня ни времени, ни спичек. Привет!       ***** «Разноцветные ярмарки» - помните Марылю Родович? И еще «Да здравствует свобода!», тоже неплохая застольная песня :) "КАРТЫ, ДЕНЬГИ, ДВА СТВОЛА".       "- Идешь к МарьСанне в «секретку», получаешь «сотку» на сто, - команда прозвучала по-армейски лаконично и четко, переспрашивать не полагалось. Хотя со стороны послушать – абракадабра полная. Но после почти года службы в штабе Северной группы войск расшифровка уже не требовалась.       Защита Родины на западных рубежах социализма в моем исполнении была в должности «писарчука» продовольственной службы штаба тыла СГВ. Должность малохлебная, т.к. из провизии в продслужбе в избытке были только копирка и бумага, да и то погрызенные мышами. Тушенка же, как и «консервы мясорастительные», хранились на складах, подчиненных моей конторе. Я же видел лишь виртуальное отражение этих пищевых богатств в отчетах и различных справках, исполняемых мною на старенькой «Ятрани». (Эту самую «ядрянь» я научился разбирать-собирать не хуже автомата Калашникова, пытаясь добиться более-менее безотказной ее работы.) А вот склады продовольственные виделись мне чаще всего в виде соответствующих значков на картах.       Карты – любимое развлечение штабных писарей, иногда для солидности именовавших себя «чертежниками». Обычная карта для учений – склейка из 30 листов в масштабе 1:200000, или двухсотка. На такой простыне вольготно помещалась вся западная часть Польши, слегка захватывая сопредельные ГДР и ЧССР. Здесь мы и «воевали», героически отражая невероятными усилиями нашей Группы, на случай войны преобразованной в Армию, коварные стратегические замыслы вероятного противника. На создание этого шедевра военной мысли начальство отводило ночь, реально же уходило примерно часа 2 (разложить листы, обрезать, склеить, подписать), после чего можно было спокойно придавить массу или расписать пару пулек в «гусарика».       В этот же раз случилось нечто из ряда вон… Во первых, «сотка». В первый и к счастью последний раз нам дали масштаб 1:100000, что означало значительно больший геморрой с точностью нанесения обстановки и поиском всяких контрольных точек (городков типа Пыздры или Бабск, два лидера нашего хитпарада топонимов). Во-вторых – размер будущего произведения несколько пугал. 100 листов – это уже не простыня, это кусок макулатуры площадью с хорошую гостиную. Но самое ужасное – получаем в штабе, грузимся в кунг, едем куда-то к черту на рога, а клеить и рисовать будем уже там, в лесу. Как это клеить и, главное, где это там раскладывать – непонятно.       - Фуння! Раскладываем и режем «дома», а там разберемся, - будущий артист театра, мой коллега Марат, чертежник всего штаба тыла, был человеком более опытным и решительным. В результате раскладки картина стала яснее: карта 5 на 20 листов, начиналась в Польше, заканчивалась почти во Франции. Значит, будем наступать на супостата.       (Прим. автора: благодаря Кадету вычислил реальные размеры этого художества. Один лист карты – 33х37 см, 20 в длину, 5 в высоту, т.е. 6,60х1,85 м !!!!!!)       Поездка на учения в начале апреля в Польше – это довольно весело. Выезжали по колено в снегу, зачем-то въехали в горы, расположились табором, развернули какие-то антенны и сутки простояли в сугробах. До карт – и слава богу! – дело не дошло, вымокли только по самое не могу, бегая из кунга по нужде да пожрать.       Потом бегом по машинам и дальше на север. 18-часовой переезд по довольно хорошим, но все-таки узким польским дорогам – это не автотуризм. А поскольку мы, т.е. писаря, - в штате не числимся, то мест на нас по штатному расписанию нет. А значит, ехать нам в кунге, который для пассажиров, прямо скажем, приспособлен мало. Стояли в нем два письменных стола, шкафчик со стеклянными (!) дверцами, пара раздолбанных стульев и еще какой-то хлам. Назначение как самого кунга, так и наполнявшей его мебели для меня было загадкой, но в тот момент больше всего интересовал вопрос: как замкнуть на массу. Поспать то есть. Попробовали лечь на столах… Вы не пробовали на рояле? Чрезвычайно скользкий инструмент! Первый же поворот – и мы сползаем со столов в узкий проход между ними, валясь друг на друга. Было больно и не смешно. Дальше решили спать на полу.       Путешествие в темном кунге сродни космическому полету. Нет, не тем, что пища в тюбиках – тем, что ощущение времени скоро пропадает полностью. В каком-то полузабытьи, не вполне осознавая какое на дворе время суток, мы вывалились из опостылевшего кунга на волю, когда стало ясно, что – приехали.       Ребята из батальона охраны уже развернули палатки, табор стал постепенно приобретать черты военного лагеря. Проведенная перекличка обозначила невосполнимые потери: помимо моего шефа (нач.прод.службы), который еще за пару дней до учений слинял типа «по семейным обстоятельствам», куда-то в неизвестность запропастились два других старших офицера моей конторы. Один – вроде на проверку в самый дальний гарнизон, другой – просто без объяснения причин.       Впору было рвануть на груди тельняшку и заорать «Принимаю командование службой на себя!», но с чистыми погонами рядового в окружении под- и просто полковников это звучало бы неуместно, и я промолчал.       Попутно выяснилось, что та самая карта все-таки будет общей для всего штаба тыла, чему я несказанно обрадовался. В большой штабной палатке мы приступили к ее склейке. Наверное, займись этим мы сами, все бы и обошлось. Но сильно скучавшие и еще трезвые офицеры решили помочь, в результате под нашим с Маратом началом оказалось человек 5 офицеров разного калибра, при этом все как один карты клеить не умели. А потому наш шедевр два раза успели порвать, одну полосу приклеили вверх ногами, в общем, через часа три, уставшие от неразберихи, с ног до головы вымазанные ПВА, как начинающие онанисты спермой, поссорившиеся с парой долбоебов-лейтенантов, мы все-таки сдали работу непосредственному начальству.       Начальство, осмотрев театр военных действий, осознало, что намотанная на палку почти семиметровая карта, несомненно, в ближнем бою является страшным оружием, но пользоваться ей в полевых условиях по прямому назначению несколько неудобно. И был отдан приказ карту разрезать пополам и приступить наконец к нанесению обстановки.       Эх, это в боевых частях рисуют стрелки и «яйца», линии обороны и полосы наступления, танки и самолеты, ядерные фугасы и прочие военные картинки. Мы – люди почти мирные, ибо тыловые, - рисовали все больше склады (вещевые, продовольственные, ГСМ и прочие), полевые хлебозаводы, да флажки, обозначавшие штабы. А раз война была большая, до складов должно было быть много, причем повсюду, разного цвета, т.к. двигались мы неудержимым натиском на Запад. Идеально для рисования кружка, обозначавшего склад, подходила монетка по-моему в два злотых (уже не помню!), которые, будучи сильно обесцененными, имелись у нас в большом количестве. Их наши отцы-командиры густо раскладывали по полю карты, следя за симметричностью расположения. Эстеты, блин! Один склад в болоте, другой посреди города…       - Да фигня, кто увидит-то. Обвести и подписать!       - Есть обвести и подписать. А этот, в море, тоже? Он у нас плавучий?...       - Рисуй, мля! Все должно выглядеть красиво, иначе Дед (Командующий СГВ – прим. автора) орать будет!       И совершенно идиотическое со стороны зрелище, когда один берет денежки из баночки, кладет их на карте, а другой их обводит и складывает в баночку, степенно продолжалось. Так незаметно с шутками-прибаутками кончилась Европа, а вместе с ней и карта. Денежки собрали в баночку и убрали в чемодан вместе со всеми рисовально-чертежными причиндалами, самым дорогим, что было у писаря.       И наступила тоска, ибо чем нас занять не знал никто, а мы и не стремились к общественно-полезному труду. И тогда мы стали спать. Спали везде – в кабине кунга, в солдатской палатке, когда там не хватало места – в офицерской палатке. Странно, никто не прогонял. Лишь однажды, обнаружив меня спящим на соседней койке с начштаба (!), добрейший дядька подполковник Азаров, умница и пьяница, заржал и сказал: «Ну вы Женю-то (меня то есть) хоть переверните, пролежни же будут!».       Учения кончились почти также неожиданно, как и начались. Видимо, кому-то из высших командиров надоел этот лесной балаган, и в один совершенно прекрасный день был отдан приказ сматывать все эти удочки, то есть карты, на хрен.       Измученное кислородом и нарзаном воинство погрузилось по машинам, колонна вытянулась, снова по дороге зацепили «Уралом» пару зазевавшихся «Малюхов»*, и через 18 часов прибыли к родным стенам казарм танкового полка СС, которые в конце 80-х годов прошлого уже века были резиденцией Штаба Северной группы войск в г. Свидница.       ЗЫ: Спросите, а где же «два ствола»? Как всегда, с собой. По одному у меня и у Марата. Но были они нам в то время почти без надобности. Ибо как сказал начальник штаба тыла полковник Мананников: «На таких учениях #$й уже не просто не стоит. Он даже не висит!"        * «Малюх» - «Maluch», «Polski Fiat 126p» - самая популярная машина ПНР. Размером с «Оку» и на нее похожая. Предел мечтаний поляка 70-80-х годов. Как ни странно, их еще много осталось на польских дорогах.